Аскольд Куров, російський режисер-документаліст

Фільм «Процес» про суд над Олегом Сенцовим - спецподія Берлінського кінофестивалю

31.01.2017 10:20

Російський режисер Аскольд Куров став відомий українському глядачеві після співавторства в документальній картині 2013 року «Зимо, йди геть», присвяченій протестним акціям у РФ грудня 2011 року - березня 2012 року. У 2014 році Куров разом із Андрієм Литвиненком почав знімати фільм «Звільнити Олега Сенцова!» про українського режисера, ув'язненого у російській тюрмі. Завершив Куров свою картину вже в 2016-у: під назвою «Процес» вона була представлена на Берлінському кінофестивалі.

Його недавню розповідь в інтерв'ю «Новой газете» про знайомство з Олегом Сенцовим та особливості підготовки документального фільму про політв'язня Укрінформ представляє нині українському читачеві.

...С режиссером Аскольдом Куровым мы познакомились во время создания совместного с Мастерской Марины Разбежкиной фильма «Зима, уходи!». Аскольд был одним из его 10 авторов. В его фильмах про юношу, которого в детстве сдали в детский дом («25 сентября»), о проблемах российских подростков, представителей ЛГБТ («Дети 404») — социальное и частное, личное никак не разделяются. Все взаимосвязано. Фильм «Процесс» — попытка приблизиться к человеку за пуленепробиваемым стеклом. Приблизиться к 37-летнему режиссеру, отцу двоих детей, назначенному виновным. Этапированному в Якутию для отбывания наказания. По приговору Олег Сенцов должен выйти на свободу в 2034 году.

— Откуда знаешь Олега?

— Олег сам нашел меня, когда посмотрел мой фильм «25 сентября». Написал мне в Facebook, что ему понравилось. Представился: «Я тоже режиссер, заканчиваю первый игровой фильм «Гамер». Встретились, когда он приехал на свою премьеру. Потом общались в соцсети. «Гамер» мне понравился. Конечно, видно, что дебют. Работа местами неумелая, есть проблемы с формой. Но удивительно живое кино. Нигде нет фальши. Даже в том, как воссоздан компьютерный мир героев — есть своя достоверность. Известие, что его арестовали, огорошило. Пошел на одно из первых заседаний суда. Просто чтобы как-то поддержать.

— Ты же тогда не был уверен в его невиновности.

— Честно говоря, трудно было поверить, что он террорист. Но, конечно, когда близко не знаешь человека… В каких обстоятельствах как он себя поведет. Мне важно было узнать, что произошло на самом деле. И все-таки мне трудно было допустить, что он виновен. Сама идея взрыва памятника Ленину идиотская и никак не соотносится с тем, что он пишет, что говорит, снимает.

— Знаешь, о чем я думаю? О вашей внутренней связи, о сплетении судеб. Вот Сенцова обвиняют, что хотел подорвать памятник Ильичу. А тебя критиковали за то, что ты подрывал в «Ленинленде» светлую память о вожде. И вот сейчас ты делаешь фильм о Сенцове. Ты же думал про другую картину, о своем деде. А судьба тащит вас навстречу друг другу.

— Мне тоже такие мысли приходили. Можно, конечно, не придавать значения совпадениям, но это любопытно. К примеру, когда Олег посмотрел «25 сентября», отправил фильм своей сестре Наталье Каплан, у которой день рождения 25 сентября.

— Которая стала одной из героинь твоего фильма. А что это за фильм про твоего деда, угнанного в молодости в Германию?

— В 17 лет он попал в немецкий плен, его отправили в Кёльнский трудовой лагерь, где он познакомился с моей бабушкой. За подпольную деятельность его арестовали, посадили в гестапо, пытали и допрашивали. За пару дней до назначенной казни ему чудом удалось бежать. История невероятная.

— Кстати, Сенцову в качестве вещдоков предъявили кассеты с фильмами «Обыкновенный фашизм» Ромма и про историю Третьего рейха.

— Он хотел делать фильм об Отечественной войне, собирал материал. Вроде бы даже писал сценарий о битве за Севастополь.

— Бред, фильм Ромма — одно из самых ярких антифашистских высказываний отечественного кино.

— Это добавляет абсурда, гротеска в истории «одной фальсификации». Пришлось привлекать в качестве эксперта Антона Долина. В результате суд постановил — изъять фильмы из материалов обвинения.

— А идея провести параллель с «Процессом» Кафки пришла тебе в зале суда?

— Она возникла от бессилия. Понимаешь, что ничего не может помочь, повлиять. Даже когда свидетель признается, что давал показания вследствие пыток и отказывается от них. Машина существует вне логики доказательств. Просто движется по расписанию к известной всем «конечной остановке». Ведь следователи с самого начала заявили Сенцову, что за упорство его посадят на 20 лет.

— Все это тоже напоминает фильм, снятый «режиссером»-Системой. Есть «сценарий». Проходит «кастинг», назначается «главный исполнитель». Камеры, вспышки. Вот свидетели, участники «эпизодов»…

— Да, есть ощущение, что судьи играют «роли», и их могут заменить другие исполнители. Да и сам суд превращается в декорацию какой-то многоактной постановки.

— А кафкианство истории не требует какого-то сгущения средств?

— Кафкианство развивается само по себе. Его невозможно победить логикой. Правдой. Поэтому Сенцов и не вступал в диалог с судом. Отказывался участвовать в прениях, отвечать на вопросы прокурора. Лишь один раз решил рассказать, как все было на самом деле. Не столько для суда, сколько для всех тех, кто действительно искал ответы на многие вопросы.

— Вроде бы он назвал все своими именами. И все равно, вижу в соцсетях письмо Василия Сигарева Дмитрию Пучкову с требованием представить доказательства вины Сенцова, а не голословные утверждения. Мне понравился финал: «Дима, знай, если с тобой такое случится, мы тебя также будем защищать». А ведь это распространенная точка зрения: мол, либералы «своего покрывают». Как с этим быть, каждому доказывать? Но ведь не хотят слышать. Дело же не только в заражении теликом, почему они хотят быть обманутыми?

— Я читал эту переписку. Дело в том, что в ТВ-сюжете, на который ссылается Пучков, есть идущий с муляжами взрывных устройств человек. Но это не Сенцов, а Чирний. Но видео так смонтировано, что многие решили, что это он с рюкзаком идет по парку. А про самообман… Олег говорил: это трудно, но необходимо научиться не бояться. Мне кажется, это от страха. Сложно принять то, что живем в такой системе, которая может назначить виновным любого и посадить на 20 лет. Это разрушает «картину мира». Сложно принять позицию Олега, его степень свободы. Я общался с близким другом Олега, который его не поддерживает. Он считает, что Олег неправ, что должен был думать о семье, о детях.

— И его родная сестра в Симферополе также заняла позицию противников Олега. Но ведь у нее муж и сын в ФСБ.

— С ней было невозможно встретиться, поэтому не могу оценивать ее точку зрения. Думаю, что для нее и многих Олег неправ, потому что «полез в политику» и получил заслуженное наказание. Да еще и их подставил.

— Мне показалось, что этот фильм — не столько авторское высказывание Аскольда Курова, сколько расследование. Даже про самого Олега, про его неполитическую жизнь я не так уж много поняла. Увидела, что честный, сильный, идет до конца. Ты сознательно убрал, скажем так, лирику, присущую твоему кино интонацию?

— Для меня это самое сложное кино. С самого начала было понятно, что у фильма много задач. Что он не может быть просто авторским. Хотя были и такие варианты. В одной из концепций много закадровых авторских текстов. И анимация была как реконструкция событий. Но в итоге кино само себя организовало. Буду рад, если оно как-то поможет кампании в поддержку Олега. Поможет разобраться тем, кто сомневался. Для меня лично последним свидетельством его невиновности была встреча с его мамой, с его детьми. Что хотите со мной делайте. Не могу представить себе, что он придумал бездарное и страшное… Теракты, несущие не только вред, но и смерть людям.

— Но ведь и для тебя эти съемки были важным расследованием. Для себя лично, что ты открыл?

— Все началось, когда я планировал снимать фильма про деда. Видишь людей, которых сажают в тюрьму, начинаешь об этом думать, примерять к себе. Мне важно разобраться: а что дед чувствовал, сидя в гестапо? Мы с ним не часто при жизни разговаривали об этом. Для него это было самым тяжелым воспоминанием. И когда я вижу Олега, естественно, начинаю думать: вот тебя обвиняют, пытают, разлучают с семьей, как бы ты повел себя?

— Помним, как с обыском пришли к авторам документального фильма «Срок», как срочно потребовались адвокаты. У нас политическое доккино теперь небезопасно…

— И не знаешь, в чем могут обвинить, за что — арестовать. Но, оказывается, можно оставаться свободным, находясь за решеткой. У меня было ощущение, что Олег за решеткой или за стеклом был свободнее нас, сидящих в зале. Что свобода важнее жизни. Всегда.

— Когда снимали «Зима, уходи!», еще были надежды на перемены. Неужели ты до сих пор веришь в действенную силу кино?

— Не верю, что кино способно серьезно изменить ситуацию в стране. Но верю, что кино может повлиять на отдельных людей, которые могут изменить ситуацию.

— Но ты же видишь, сколько замечательных людей просит освободить Сенцова. От Вайды, Вендерса до Джонни Деппа. Ты ставишь в фильм фрагмент, в котором Сокуров буквально умоляет Путина о милосердии. Никакой реакции.

— С одной стороны, понимаешь, да, все бесполезно. А может, еще больше озлобляет власть. С другой — нельзя в такой ситуации ничего не делать. Нельзя молчать. И неизвестно, какая капля станет последней.

— А почему, на твой взгляд, они — Сенцов и Кольченко — смеются, когда слышат приговор. Только потому, что услышали давно обещанные сроки в 20 и 10 лет?

— Приговор точно соответствовал сценарию. А в то же время это состояние, когда уже перестаешь бояться. И еще: здесь, как в драке, ты не можешь показать, что тебе больно, не можешь заплакать…

— У тебя нет возможности контакта с твоим героем?

— Только визуальный. Можно было перекинуться парой слов. Была идея добиться разрешения на интервью в ростовском СИЗО. Отказали. Он знал, что снимаю фильм. Через адвоката разрешил поехать в Крым снимать его детей, его семью.

— Сложней всего маме.

— И она жалуется на здоровье, переживает, что не дождется его. Была у него один раз на свидании в Ростове. Дети живут по большей части с сестрой.

— А вот как это: снимать фильм про героя без контакта с героем? Для документального кино важный принцип приближения. А здесь везде стекло. И в суде, и в телевизоре.

— Это самое сложное. Рассказать о человеке опосредованно. Крошечное интервью. Отрывки из его фильма, выступление в суде… Но надеюсь, что в итоге удалось рассказать не только про Олега, но и о самом процессе. О «процессе», в который втянута страна.

— Мне самым важным показалась даже не вся эта кафкианская история — про нее я знаю, — а человеческая составляющая. Прежде всего сцены с детьми. А понимание возникает через сочувствие.

— Обычно в документальном кино встречаешь человека, понимаешь, что он герой, находишься с ним рядом вместе с камерой… возникает какое-то магнитное поле, которое притягивает события, и ты им следуешь. Вот кто мог ожидать, что, когда мы приедем в Крым к маме и детям Олега, он позвонит? Это был его первый звонок…

— Там, когда девочка заплакала, ее младший брат, совсем малыш, за кадром кричал: «Терпение!»

— Главное — предъявить живых людей. В этом для меня документальное кино отличается от публицистики. Там факты, фабула, события. Но когда видишь глаза человека, следишь за тем, как он себя ведет, в какой позе стоит за этим стеклом… это больше, чем просто информация.

— Он может там писать сценарии?

— Не так давно адвокат был в Якутске, сказал, что Олег написал уже пять сценариев, пока сидел в СИЗО и в колонии.

— Может быть, ты и снимешь фильм по одному из этих сценариев. Должна же история ваших взаимоотношений как-то драматургически завершиться?

— Я передал ему, что готов участвовать в любом из его проектов. Но одно дело — пьеса о Сенцове, которая идет в Театре.doc, другое — киносценарий… Да и у меня нет опыта съемки игрового кино. Надеюсь, он сам снимет. Я готов помогать. И хочу быть зрителем его фильмов.

Лариса Малюкова, обозреватель «Новой газеты»

Фото: Влад Докшин